Примечательный отрывок из книги Бутовича:
История Кряжа.
Поступив к Шибаеву, Сахновский С.А. рьяно принялся за дело, произвел сортировку завода, оставив только хороших лошадей, и, пользуясь открытым ему кредитом, стал покупать жеребцов и кобыл. ...Наконец, появился Кряж и, еще будучи двух лет, ездил так, что Сахновский спокойно взирал на будущее и уверял своего хозяина и друга, что они отвели феноменальную лошадь. Но случилась беда: Шибаев решил продать завод во что бы то ни стало и как можно скорее.
...Одну лошадь Сахновский не согласился продать, а именно Кряжа, и не ошибся, оставив его за собой. Уже в двухлетнем возрасте Кряж отличался удивительными способностями, но по условиям того времени начать выступать мог лишь в возрасте четырех лет, ибо трех летние призы к розыгрышу в столицах назначены не были. Впервые Кряж выступил перед публикой 6-го января 1880 года. Кряж пришел первым, с ним никто не решился записаться, и он выиграл, как пожелал, так как ехал один. В Москве, в июне того же года он выигрывает Приз Государственного Коннозаводства. Следующий бег на Московскую премию Кряж снова пришел первым, бросив на три секунды Дивного, но сделал проскачку на перебежке и, по правилам, лишился приза. Один из крупнейших в сезоне призов Ходынский (первая лошадь получала 3000 рублей, сумму по тем временам значительную) но из-за поломки американки на первой же версте Кряж съехал с дорожки. Случайное несчастье, поломка экипажа, как громом поразило Сахновского, и он, желая доказать, что Кряж не мог проиграть приз, делает заявление вице-президенту общества и, на основании Устава, через час после розыгрыша Ходынского приза едет на Кряже в беге на свидетельство. Кряж блестяще покрывает дистанцию почти на 8 секунд быстрее! Публика устраивает Сахновскому и Кряжу овацию, а Дациаро, жеребец которого, Дивный, благодаря несчастному случаю выиграл приз, чествовал Сахновского обедом, на котором присутствовал почти весь состав членов Московского бегового общества.
Сезон и первый год своей беговой карьеры Кряж закончил блестящим выигрышем Приза общества: он оставил всех соперников за флагом. Таким образом, Кряж являлся моральным победителем всех призов, в которых выступил. На Кряже ездил Иван Федин, а тренировал его Сахновский. Его не удовлетворяла езда Федина, и он пригласил Павла Чернова, но после одного бега Чернов сказал, что лошадь ему не по рукам: всю дистанцию он только и делал, что боролся с Кряжем. Сахновский оказался в очень трудном положении: сезон в разгаре, все лучшие наездники на местах. До приза оставалось десять дней, Посадить некого. Выручил Сахновского его старый приятель и мой родственник, дядя Михаил Иванович Бутович: он согласился ехать на Кряже и начал его работать. Кряж у Михаила Ивановича пошел замечательно. Вечером накануне бега Бутович пил чай у Сахновского и был в прекрасном настроении: Кряж имел замечательную проездку (прикидку) и чувствовал себя как никогда. Михаил Иванович рассчитывал не только выиграть, но и приехать в рекордные секунды. Вскоре подошли охотники, и оживленная беседа затянулась за полночь. Разделить общее оживление Сахновскому мешало какое-то смутное предчувствие, ему было не по себе. ...Сахновский пошел провожать Михаил Ивановича, сказав, что ему не хочется спать и что-то не по себе.
...Всю ночь Сахновский не мог уснуть, а когда под утро заснул, то ему привиделся Кряж, выбегающий из конюшни. Он сразу проснулся. «Не к добру сон», – сказал он жене и пошел на конюшню. По программе приз, в котором должен был участвовать Кряж, а именно Московская премия, разыгрывался первым. Кряж был в духу и на проездке перед призом шел, как никогда. Раздавались голоса, шум, говор – в его честь, все были уверены в его блестящей победе. Наконец раздается звонок, и на Кряже выезжает Михаил Иванович. Он тоже в духу, тоже в ударе: он вихрем проносится на старт мимо шумных трибун, мимо сосредоточенных лиц в членской, белая борода старика развевается от быстрой езды, его высоко поднятые руки туго держат натянутые, как стрелы, голубые вожжи. Публика шумит, волнуется и приветствует знаменитого старого ездока на знаменитом Кряже. Звонок. Бег начат! Кряж летит, как выпущенная из лука стрела: часы показывают феноменальные четверки и восьмушки… Он не только должен выиграть премию вне конкуренции, но может и намного побить всероссийский рекорд… Ах, этот крик! Стон вырывается из тысячи уст, и затем наступает жуткая тишина. Кряж, как раненая птица, как подстреленный зверь, сначала вздернул, а потом мотнул головой и, увлекая за собой ездока, камнем повалился на землю. Только один человек из этой тысячной толпы, тот, кто больше всех в эти минуты надеялся, волновался и страдал, не растерялся. Все кругом еще безмолвствовало, а Сахновский уже мчался во весь дух среди дорожки, спешил на помощь Кряжу, размахивая руками, без шапки, кудри развеваются по ветру. ... Сахновский подбежал к Кряжу, бросился на колени, обнял его за голову. Вскочил и завопил так, что его услышали на всем Ходынском поле: «Ножа! Ножа!» Как часто бывает в подобные трагические минуты русской жизни, нашелся и для Сахновского свой Платошка Каратаев: вынырнул он откуда-то из-за угла, из-за куста и бросился к Сахновскому, на ходу вынимая складной нож из-за голенища. Мигом обрезав гужи, чересседельники и подбрюшники, Сахновский освободил Кряжа. Но конь только еще больше завалился и не встал. В беседке Колюбакин находит, что эта сцена продолжается чересчур долго и посылает стартера узнать, что случилось с Кряжем. «Сломал ногу», – через несколько минут доложил стартер, и доклад мигом проносится по всем трибунам. «Пристрелить его», – роняет небрежно Колюбакин и продолжает лорнировать дам. Вокруг Кряжа тем временем все кипит: с него сняли сбрую, откатили дрожки, наездники и конюхи хлопочут кругом, а Сахновский ждет розвальни и ломового, чтобы, уложив Кряжа, везти его домой. Напрасно стартер, сопровождаемый доктором и фельдшером, докладывает Сахновскому, что Кряжа велено пристрелить. Сахновский не понимает, молчит, он ждет сани, за ними ведь давно побежали верные и преданные люди. Доктор берет его за руку, отстраняет от лошади и подходит к ней с револьвером в руках. Сахновский только тут понимает, в чем дело, понимает, что хотят пристрелить Кряжа – его друга, лошадь, в которую он вложил столько надежд и упований. Он мигом выхватывает из рук доктора револьвер. Боже, как он страшен и гневен в эту минуту! Громовым голосом ко всем обращается, кричит, что того, кто только посмеет подойти к Кряжу, мигом положит наповал. Подъехали розвальни, Кряжа положили на душистое сено и увезли с бега. Увезли того, кто должен был победить. Бега шли своим чередом, а на даче Сахновского, куда привезли Кряжа, – Содом и Гоморра. Бегают люди, суетятся горничные, вынося из дому простыни и одеяла, снуют конюхи, связывая вожжи и неся веревки. И все это покрывает громовой голос Сахновского, который уже вполне овладел собой, командует и распоряжается. Еще несколько минут – и Кряж на белоснежных голландских простынях подвешен в конюшне. Начался долгий период его лечения. Так закончилась беговая карьера этой выдающейся лошади. Только страшная сила воли Сахновского, его упорство и любовь спасли Кряжа. Нога срослась, и Кряж, хотя и никогда больше не появлялся на бегу, но вполне оправдал надежды Сахновского, сделавшись одним из величайших орловских производителей. А в анналах спорта этой эпопее посвящены лишь четыре бесстрастные строчки: «С. А. Сахновского гн. жер. Кряж от Красивого-Молодца и Славной (ехал М. И. Бутович) сломал ногу в конце первого круга» («Рысистый календарь 1881 года», с. 93). (Я.И. Бутович)